Кажется, что братья должны быть похожи. Но часто случается совсем наоборот: двое братьев являют собой полные противоположности. Отчего так происходит, это большой вопрос. Я думаю, что дети как бы компенсируют качества друг друга, ведь любая семья – это маленькое общество, а общество строится на разделении социальных ролей. Кому-то полагается быть покладистым, а кому-то лидером, и так далее и тому подобное.
Это не вполне объясняет феномен Бори – ведь никому не полагается быть, как Боря.
Однако я не хочу писать о том, что Боря – мой враг. У меня есть враги, они очень далеко, но я считаю важной причиной для вражды только идеологическую, все остальное – от индивидуализма, который я порицаю. Поэтому я не могу назвать Борю своим врагом. В то же время мне сложно считать его товарищем. Его позицию я классифицирую, как неопределенную.
Так вот, вернемся к тому, как ужасно было стоять там, на вокзале, в паре метров от Бори и Володи, и осознавать, что их отец, которым я так восхищаюсь, ругается с моей мамой.
– Чего, крошка политрук, – сказал мне Боря. – Маме пожаловался?
И хотя я, да, пожаловался, мне стало вдруг почему-то очень стыдно, я почувствовал себя вовсе не взрослым и очень расстроенным. Чтобы отвлечься, я стал разглядывать поезд. Мне нравятся большие, мощные машины, они рассказывают историю о человеческом труде. Они помогают нам понять, сколько мы можем достичь вместе, приложив усилия.
А еще они очень красивые. Как огромные древние животные.
Я подумал, что если я погружусь в созерцание плодов нашей местной промышленности, то Боря отстанет. Но мне никогда не узнать, насколько верной являлась моя стратегия, потому что к нам подошли девочки, Валя и Фира. Валя была одна, а Фира – со своим больным, вечно кашляющим папой.
Фирин папа – добрый человек. Во всяком случае, так мне показалось в тот момент, потому что и свою дочь Фиру, и чужую дочь Валю он вел одинаково заботливо, так, словно они были сестры.
Факты о Вале:
1. Она не сестра Фиры.
2. Ее мама умерла из-за алкоголя, продемонстрировав чудовищный пример маргинального материнства, и Валю взяли на воспитание мамин брат и его красивая жена.
3. Мне кажется, они не очень любят Валю.
4. Она дерется лучше всех.
5. Ей очень нравится кататься на коньках, и она делает это очень хорошо.
6. Волосы у нее еще светлее, чем у меня, почти совсем не имеют цвета, и глаза – совсем как вода, какой ее рисуют на картинках.
Теперь, когда я стал писать по шесть фактов о каждом, мне уже очень трудно писать больше или меньше, поэтому фактов о Фире тоже будет шесть.
1. У Фиры две неаккуратные толстые черные косы с аккуратными белыми бантами.
2. Она любит стихи и разные мистические истории.
3. Ее папа очень сильно болен, такого у нас не лечат, но людям с червями в головах нельзя покидать свою планету просто так, потому что этого требует их дочь. Если у Фиры все получится этим летом, она отдаст отцу свои легкие.
4. У нее ласковый голос.
5. Ее глаза очень темные, а ресницы очень длинные, зато кожа совсем светлая. Поэтому Фира выглядит, как девочка с черно-белой иллюстрации, и вызывает ассоциации с книгами.
6. Она добрая и умная, но очень плохо бегает.
– Привет! – сказал я. Фира лениво, медленно махнула мне рукой, Валя сказала:
– Здорова, крошка политрук.
Однажды Валя мне сказала, что я – мальчик, как с картинки. Я не сразу сообразил, что она имеет в виду, а потом, открыв учебник по обществознанию, увидел мальчика, действительно на меня похожего, строгого, аккуратного и светловолосого. Тогда я понял, что Валя сделала мне комплимент. Вооружившись этим знанием, я хотел предложить ей создать крепкую социалистическую семью, но прежде, чем я это сделал, она специально разбила мне нос мячом.
Должно быть, из-за того, что я не сообразил все сразу, Валя на меня обиделась. Некоторое время мы и вовсе не разговаривали, но сейчас Валя немного оттаяла. Эта история общеизвестна, а о своих чувствах, в связи с опасностью их обнаружения, я здесь писать не буду, напишу в осенней тетради, которая будет храниться дома.
Да и недостойное это дело – чувствовать чувства. Я признаю несколько чувств: любовь к Родине, веру в прогресс и надежду на светлое будущее. Все остальные чувства я чувствовать не хочу.
Валя и Фира держались на равном удалении и от меня, и от Бори с Володей. Они о чем-то перешептывались, и я испытал недостойное любопытство. Мне казалось, они обсуждают Володю, но я не мог быть уверен.
Фирин папа, товарищ Кац, тоже выглядел очень сонным, его тяжелые веки периодически смыкались дольше, чем на одну секунду, необходимую для того, чтобы моргнуть. Сначала я подумал, что сегодня он совершенно вялый, а потом осознал, что ему грустно.
– О, Фельдман!
– Кац, – сказал товарищ Кац.
– Точно-точно, – сказал товарищ Шиманов. – Как дышится?
Товарищ Шиманов захрипел, весьма натурально, потом резко, по-собачьи, рассмеялся. Настроение у него было приподнятое. Он дернул к себе за шкирки Володю и Борю.
– Вернетесь оттуда мужиками.
– Ну да, – сказал Володя. – Ясное дело, бать.
Боря засмеялся, за что тут же получил подзатыльник.
– И ничего смешного, – сказал господин Шиманов, прибавив крепкое словцо.
– Ой! – услышал я. – Ой, Андрюшенька, мы не опоздали!
Я развернулся, чтобы радостно поприветствовать моего самого главного товарища.
Но сначала шесть фактов об Андрюше.
1. Он самый высокий из нас, хотя и не самый старший. Володя старше нас всех на год, однако Андрюша выше него.
2. У Андрюши большие, круглые глаза и все время растерянное выражение лица, он говорит очень тихо и не очень внятно.
3. Андрюша ненавидит всю еду, кроме зеленых яблок. Остальную еду он ест через силу, а когда нам дали баранину на обед, его едва не стошнило.
4. Когда Андрюша проливает воду, он боится вытирать пятна, из них, говорит он, может вылезти черная рука.
5. Он лучше всех рассказывает страшные истории, потому что голос у него монотонный, а фантазия – очень изощренная.
6. Андрюша – отличник, я горжусь им, еще мы – лучшие друзья на всю жизнь.
На самом деле об Андрюше я мог бы сказать куда больше фактов, и мне даже немного жаль, что я выбрал цифру шесть, но в любой ситуации придерживаться выбранной линии – одно из достоинств человека упорного и идейного, а я стараюсь таковым быть.
Андрюшина мама, тетя Геля, уже ниже, чем ее двенадцатилетний сын. Она очень быстро и невнятно говорит, все время суетится, просит не говорить о плохом, и у нее всегда какие-нибудь дела. Андрюшин папа получил травму на производстве, и теперь он не ходит, так что все проблемы приходится решать тете Геле, поэтому у нее никогда нет времени.
– Привет! – сказал я Андрюше.
– Привет, – ответил мне Андрюша своим обычным печальным тоном. Он – очень астеничный человек. Такое определение я прочитал в книжке, и, по всей видимости, Андрюше оно подходит.
Мы пожали друг другу руки, и мне сразу стало легче. Теперь мы были вдвоем, и мне не приходилось стесняться девочек и опасаться хулиганов.
Андрюша спросил:
– Ты не боишься плавать?
– Нет, – сказал я.
– Представляешь, сколько в воде трупов и нечистот?
Я дал себе труд представить, и мне стало неприятно.
Тетя Геля обняла мою маму, сказала:
– Думала, с ума сойду, пока его соберу. Ну, прощаемся?
Мама кивнула, а тетя Геля вдруг раз – и в слезы.
Я сказал Андрюше:
– Крепись.
– Все в порядке, – сказал Андрюша. – Маме это все очень тяжело. Она будет по мне скучать.
Люди ходили вокруг нас вперед и назад, волочили за собой чемоданы, смеялись, а тетя Геля стояла и плакала, прижав руки к лицу, ее плечи под широким черным плащом, который был ей велик, как-то совсем беззащитно и по-детски дрожали.
Я не знал, что делать. Я не люблю, когда люди плачут, мне хочется им помочь, но я иногда не понимаю, что нужно сказать в такой ситуации. Моя мама положила руку на плечо тете Геле. Тетя Геля, словно игрушка-волчок, отреагировав на прикосновение, вдруг остановилась, перестала дрожать, сказала:
